Звонок:
– У меня случай неправильного лечения. Правда, меня неправильно лечили не родители, а врачи. Я лежал в больнице, мне было 10 лет. У всех детей там поголовно вырезали гланды.
Чичканов:
– Это отличное издевательство. Мы позже затронем другое издевательство над мальчиками, которое называется: ликвидация фимоза, очень распространенная, ликвидация фимоза. Это пришло на смену ликвидации миндалин.
Звонок, Галина:
– Я мама, у меня две девочки. Я над своими детьми не издеваюсь, поскольку сама прошла жестокую школу воспитания своей мамой. Мама очень жестоко издевалась, поскольку сама не была обустроена в жизни. Может, она искала своего мужчины. Все неудачи она вымещала на детях, на нас – которые в конечном итоге оказались не нужны. Она нас забивала до смерти за каждую провинность. Расскажу случай из нашей жизни – это может показаться зверством. У меня есть старшая сестра. Еще она нас просто раздевала, говорила: это мои вещи, я все это покупала. А нас у нее шестеро: мы и четыре брата, мне было 12 лет, сестра на год старше. Она нас раздевала и выкидывала на лестничную площадку. И мы там стояли перепуганные, нам некуда было деваться. Потом она нас затаскивала за волосы домой. Надеюсь, она услышит и поймет, что это говорится о ней. У всех детей жизнь не сложилась, кроме меня и сестры. Я читала одного философа, он написал цитату, которая мне очень понравилась: наши дети в этот мир не просились у нас, мы их хотели сами». Каждый ребенок – это личность. Когда мы унижаем маленькое существо – значит, мы сами как личность не состоялись. И не находим достойных аргументов, чтоб объяснить ребенку, в чем он неправ – и начинаем их бить.
Чичканов:
– А как же известный аргумент всех времен и народов: я тебя породил, я тебя и убью?
Галина:
– Я очень долго прожила со своей мамой, даже во взрослом возрасте – и всегда хотела ее сама убить. У меня очень хороший муж – он сделал все, чтобы мы с ней больше не встречались. Мы не общаемся много лет. Никогда зло не рождает в душе ребенка хорошего отношения к родителям.
Михневич:
– Сложно иногда решиться рассказать тяжелые переживания детства.
Чичканов:
– Для того у нас и есть психологическая программа – чтобы давать возможность радиослушателям об этом рассказывать. Рассказав то, что рассказала Галина – легче становится. Может, те, кто стал агрессором, задумаются. Когда Галина рассказывала, как мать раздевала детей – что это?
Михневич:
– Садизм. Он порожден скорее всего, тем, что над ней так же издевались.
Чичканов:
– А какая разница, чем он порожден?
Михневич:
– Для ребенка это неважно.
Чичканов:
– Вообще ни для кого неважно, чем он порожден. Вот он, садизм чистой воды. Такое наказание накладывает отпечаток на всю будущую жизнь ребенка.
Звонок, Артем:
– Я жил с дедушкой и бабушкой, родители уехали на заработки. У дедушки и бабушки практиковался такой метод. Над моей кроватью висел портрет Ленина. Вечером мы штудировали партийную литературу. Над моей кроватью висел моральный кодекс строителей коммунизма. Была очень жесткая дисциплина, гулять с определенными людьми, никаких игр. Карточные игры вообще забыть. Этот стиль жизни я до сих пор сохраняю. Мне 25 лет. У меня осталась с тех пор жесткая дисциплина, что никуда нельзя опаздывать. Мучает совесть, когда я опаздываю или что-то не так делаю.
Звонок, Людмила:
– Скажите, при воспитании детей ложь во благо? Я бабушка, воспитывала сына. Когда ему было 11, он совершил поступок, считаю, подлый по отношению ко взрослому человеку. Я была очень огорчена его поступком. Я ему сказала: в этой квартире будет два трупа: ты и я. Но я без тебя жить не смогу. Сейчас сыну 40 лет. У него есть сын. Когда тому было 10-11, он подошел и спросил: бабушка, правда, что ты папе сказала? Сын запомнил эти слова – я знаю, они нехорошие. Внук тоже совершил нехороший поступок – избил девочку.
Чичканов:
– Эта тема – вообще не тема лжи во благо, в данном случае. Это манипулятивный, жесткий вид шантажа – шантаж смертью. Конечно, так делать нельзя. Этот звонок лишний раз доказывает, что такие мощные стрессы – ребенок в этом возрасте к столкновению со смертью не готов. А когда смертью начинают угрожать, причем люди близкие, к которым ребенок привязан, любит их – это ничем кроме садизма, издевательств назвать нельзя.
Михневич:
– Это серьезное испытание для столь юного существа. Я полагаю опасность в этом. Любой опыт, которые человек приобрел в своей жизни, в нежном возрасте, когда он сильно эмоционально заряжен – скорее всего, будет повторен с собственным ребенком. Как говорят антиколлеги парапсихологи – это родовое проклятие, которое будет тянуться из поколения в поколение.
Чичканов:
– Я исповедую ту теорию, что каждый взрослый человек может исправиться.
Звонок, Надежда:
– Меня воспитывали в повиновении родителям, почитании, беспрекословном выполнении всего. Мама сельский житель, а мы родились и выросли в Москве. Мне было лет 7-8, надо идти в лес собирать малину, а я не хочу. Там крапива, солнце печет. Нет, обязана помогать. С тех пор я ненавижу собирать ягоды. Мне 60 лет, а я помню.
Чичканов:
– А что вы считаете неправильным?
Надежда:
– Заставлять.
Чичканов:
– Это важнейшее наблюдение. Одно из изощренных издевательств – повесить на ребенка слово «долг». От чего тут взрослые получают удовольствие? Конкретный взрослый, издеваясь над ребенком, получает от этого удовольствие.
Михневич:
– То есть получает выгоду, эмоциональную.
Чичканов:
– Безусловно. Со сбором ягод – здесь надо ребенка мотивировать. Что-то объяснять и мотивировать – это большой труд.
Михневич:
– Нужно находить слова. Причем, они должны быть в контексте того возраста, в котором ребенок находится. Эти понятия должны быть таковы, чтобы ребенок это понял.
Чичканов:
– Как о смерти нельзя говорить вне контекста возраста – так и о ягодах нельзя. Нужно мотивировать, принимать от ребенка возражения.
Михневич:
– Нужно учитывать эти возражения.
Чичканов:
– Нужно вступать в дискуссию. А тут сказал: ты должен – и все, вопрос решился.
Михневич:
– Да, мнение ребенка не интересует.
Чичканов:
– Потому что потом ты оценишь. Истории, которая произошла с Надеждой, уже 50 лет. Но она до сих пор не может ходить за ягодами. Потому что на нее кто-то навесил, как на лошадь: ты должен. Это очень страшно.
Звонок, Максим:
– Если не помогают все меры морально-психологического воздействия, что делать? Если ребенок систематически делает злодеяния.
Чичканов:
– В вашем вопросе много неизвестных. Что за ребенок, сколько лет, какие он делает систематически злодеяния?
Максим:
– Оскорбления, воровство.
Чичканов:
– Звоните с конкретными ситуациями, которые вы хотите обсудить и тогда мы дадим вам рекомендации. Иначе рекомендации не будут наполнены никаким смыслом. Если ответить в общем – не знаю, какие можно приписать злодеяния среднестатистическому ребенку.
Звонок, Анастасия:
– В 49-м году меня подбросили с запиской: Анастасия в московскую булочную в Филях. Вызвали милиционера, и он меня отвез в детский дом. Из детского дома ровно через год меня взяли приемные родители. Они уже умерли. Мама меня била очень сильно. Папа любил, защищал, бил маму. Я не знала, что я неродная. Мы жили в бараке, это просочилось. Я не понимала это слово. Но все равно переживала. В 15 лет я влюбилась в мальчика, рассказала маме. Она грубо ответила. И меня вдруг ошеломило: она мне неродная, поэтому так ответила. Я год не называла ее мамой. Родители давно умерли. Я до церкви ненавидела, проклинала ее. Считала, что она испортила мою жизнь, которая не сложилась. Сейчас я это отмаливаю. И понимаю, что она так действовала потому, что ее так воспитывали, и другого она не знала.
Чичканов:
– Какая разница, какие причины побуждали вашу мать вас бить, если в результате стала несложившаяся ваша единственная жизнь, которую вы второй раз прожить не сможете? Вы считаете, что этим поступкам может быть оправдание?
Анастасия:
– Я по-другому стала смотреть на многие вещи. Не то, что я ее оправдываю. Ничего случайного нет. Тем, что так сложилась моя судьба, распорядился Господь.
Чичканов:
– Типичный феномен, который называется в психологии «Стокгольмский синдром». Это термин, который описывает подсознательную травматическую связь и взаимную симпатию, одностороннюю или двухстороннюю, которая возникает между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения или применения насилия. Под действием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия. И в конечном счете отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения общей цели.
Михневич:
– Психологический механизм – чтобы как-то выжить в этой ситуации. Чтобы остаться с трезвым умом и твердой памятью.
Чичканов:
– Одной из форм издевательств над детьми является Стокгольмский синдром. Когда дети начинают сочувствовать тем, кто издевался. Говорят: но их можно понять. Они же не сами появились на свет, они выросли такими, их воспитали такими. И теперь это наш крест. И борьба со Стокгольмским синдромом – отучение от них жертв – важнейший способ делания жизни прекрасной.
Чичканов:
– Мы регулярно обращали внимание, что люди получают удовольствие. В 70-е годы прошлого века американская исследовательница Ленор Волкер исследовала характер и стадии домашнего насилия. И выяснила, что домашнее насилие имеет циклический характер.
Михневич:
– В чем заключается цикл?
Чичканов:
– Эта теория сейчас является общепринятой. Она такая мощная, что с ее теорией вот уже 40 лет все согласны.
Михневич:
– Видимо, проводились такие исследования, которые это доказывают.
Чичканов:
– Согласно ее концепции домашнее насилие – это повторяющийся с увеличением частоты цикл действий. Включает в себя четыре стадии. Первая: нарастания напряжения в семье. Там нарастает недовольство в отношениях, нарушается общение между членами семи. На этой стадии жертва старается утихомирить агрессора. Вторая стадия: насильственный инцидент. Происходит вспышка жестокости вербального эмоционального или физического характера. Сопровождается яростью, спорами, обвинениями, угрозами, запугиваниями. Третья стадия: примирение. Обидчик приносит извинения, объясняет причину жестокости, перекладывает вину на жертву. Иногда отрицает произошедшее или убеждает жертву в преувеличении событий, раздувании из мухи слона. Четвертый: спокойный период в отношениях, или медовый месяц. Насильственный инцидент забыт, обидчик прощен. Фаза называется: медовый месяц. Потому что качество отношений между партнерами на этой стадии возвращается к первоначальному. После медового месяца отношения возвращаются на первую стадию: нарастание напряженности в семье. И цикл повторяется. С течением времени каждая фаза становится короче, вспышки жестокости учащаются и причиняют больший ущерб. Жертва не в состоянии урегулировать ситуацию самостоятельно. В редких случаях имеют место единичные вспышки домашнего насилия – например, насилие на свиданиях, – несоответствующая вышеприведенной теория. Это редкие случаи.
Михневич:
– Это просто срыв покровов. У меня масса по этому поводу эмоций. Это невероятно похоже на описание зависимого поведения: алкоголизма, наркомании.
Чичканов:
– Это и есть вид зависимого поведения. Когда удовольствие и выгоду от этого получают и жертва, и агрессор.
Михневич:
– Это сплетенный клубок ситуаций, который очень сложно разрешить.
Чичканов:
– Конечно. Поэтому люди, которые участвуют в этом клубке, очень редко обращаются за психологической помощью и поддержкой. Даже если понаставить везде телефоны доверия, ввести ювенальную юстицию и так далее – это будет приносить результат, но тем не менее он будет ничтожен по отношению тому, сколько людей не будет обращаться за поддержкой. Потому что они к своему удовольствию участвуют в этом процессе.
Михневич:
– В этой связке они друг друга взаимно удовлетворяют.
Чичканов:
– У меня есть взрослые пациенты, которые говорят: мы иначе жить не можем и не будем. Они говорят: а на четвертой стадии такой секс! Когда мы друг друга простим и сольемся в экстазе! Так обычно мы не можем, не получается.
Михневич:
– Мне много об этом рассказывали знакомые, подруги – говорят с придыханием.
Чичканов:
– Детские издевательства надо прекращать. Если взрослые участвуют в таких отношениях сознательно и добровольно, ребенок – нет. А последствия для ребенка разрушительные. Поговорим, что получается во взрослом возрасте у лиц, которые в прошлом имели отношение к домашнему насилию.
Михневич:
– Что происходит с этими детьми, когда они вырастают.
Чичканов:
– Доказано, что у этих лиц имеется большое количество расстройств психики. В первую очередь это синдром приобретенной беспомощности. Человек – жертва, которая ничего не может. Стокгольмский синдром, о котором мы говорили. Посттравматическое стрессовое расстройство – у таких людей появляется повышенная склонность к суициду, повышенная склонность к расстройству приема пищи, алкоголизму, наркомании.
Михневич:
– Это зависимое поведение.
Чичканов:
– Дети, когда вырастают, понимают весь ужас для себя ситуации, в какой они оказались с насилием. И они дают себе слово никогда это в семье не допустить. Как они себя лечат? Неплохим способом – они заменяют одну зависимость на другую. В психологическом плане заменить вредную зависимость на менее вредную.
Михневич:
– Может быть, на полезную.
Чичканов:
– Потому что так проще.
Михневич:
– Таким образом, они себе вред наносят, чтобы не наносить его другим, в частности своим детям.
Чичканов:
– Так же выглядит расстройство приема пищи. Человек ест, и у него растет напряжение. Потому что он понимает, что ест много. И он толстеет.
Михневич:
– В какой-то момент.
Чичканов:
– Он говорит: я больше не ем, я худею – вода и хлеб. Потом идет применение. Он говорит: чуть-чуть фруктов не помешает. Мой родственник перенес инфаркт миокарда. Ему запретили есть соль. Его жена говорит: я ему пищу теперь не солю – подсаливаю. Это стадия примирения. В чем разница?
Михневич:
– В слове, которое используется. Сказал – подсаливает, и примирился с действительностью.
Чичканов:
– Дальше начинается медовый месяц. Как выглядит медовый месяц у человека, страдающего пищевой зависимостью? Он примиряется с тем, что не такой и толстый, не должен себя мучить – и начинает есть в полтора раза больше, самое вкусное. Потом нарастает напряжение, происходит насильственный инцидент. Дальше опять примиряется, и еще больше. В зависимом поведении такой маховик. Так же в алкоголизме. Пройдя такой круг один раз, человек набирает второй круг с большей скоростью. И либо промежутки таких стадий сокращаются, либо объемы воздействия на организм увеличиваются. Алкоголик либо начинает больше пить, либо этот круг начинает бегать быстрей. Это очень серьезная проблема. Так вот, дети и подростки, ставшие жертвами и свидетелями домашнего насилия, перенимают подходящую гендерную модель поведения и воспроизводят ее в следующем поколении. То есть этот круг воспроизводится в следующем поколении со статистически значимой вероятностью.
Михневич:
– Для того, чтобы воспроизвести такое поведение, надо найти себе соответствующую пару. Если задаться целью.
Чичканов:
– Это очень просто. Психологически установлено. Есть понятие: вторичная травматизация. Это когда жертва ищет ситуацию, когда она может получать приблизительно такую же травму, будучи либо жертвой, либо агрессором. Жертва насилия очень часто отправляется работать в МВД.
Михневич:
– То есть они идут работать туда, где можно проявить собственную власть над кем-то.
Чичканов:
– Где можно это реализовывать практически на законных основаниях и с пользой для дела. Они таким образом себя социализуют. Последствий еще много, мы об этом поговорим.
Звонок, Юля:
– В моей семье все происходило стандартно: шлепки, очень редкое битье ремнем. У меня трое детей. Когда родился первый ребенок, я пользовалась теорией, что ребенка бить нельзя. Я и сейчас этого придерживаюсь. Но на практике получается иначе. Я не бью сильно детей. Но тычки, подзатыльники присутствуют. Меня это угнетает. По вашей передаче получается, что человек от этого получает удовольствие. Но я мучаюсь.
Чичканов:
– Даже от мучений можем научиться получать удовольствие и выгоду.
Юлия:
– Согласна. Но хочется этот порочный круг разорвать. Когда нервная система стабильная – человек не устал и все хорошо – то детские капризы нормально воспринимаются, есть терпение объяснять, успокаивать. В иных случаях реакция становится автоматической, я не могу с собой справиться. Как можно этим управлять? Я понимаю, что эти автоматические реакции имеют корни в моем детстве, в моих отношениях с родителями. Возможно ли это?
Чичканов:
– Возможно, и мы вас научим. У меня был любимый профессор, Михаил Николаевич Гордеев, он меня обучал гипнозу. Он говорил: если к вам приходит девушка и говорит: я хочу научиться незаметно убираться в шкафу. Как ее научить?
Михневич:
– Я испорчена наукой психологией, поэтому знаю ответ на этот вопрос.
Чичканов:
– Для того, чтобы научиться любой девушке незаметно убираться в шкафу каждый день в одно и то же время, надо ровно три недели каждый день в одно и то же время убирать в шкафу, заставляя себя. Таким образом, выработается условный рефлекс, и на 22-й день вы даже не заметите, как уберетесь в шкафу. Если вы взрослая женщина и хотите перестать бить своих детей и кричать на них – надо на 21 день перестать их бить и кричать. И тогда на 22-й вы не сможете сказать. Что их били и кричали автоматически, рефлекторно, не задумавшись. Это работает. Конечно, можно услышать отмазку: я же не могу контролировать себя 21 день. А если вы действительно не можете себя контролировать и у вас эмоциональные вспышки происходят вне вашего контроля – то вам нужно обратиться к специалисту: к психотерапевту или психиатру. Потому что вспышки вне контроля может быть следствием нехороших процессов в организме. И такая вспышка, если произойдет вне вашего контроля, может привести к очень серьезным последствиям, включая самые тяжелые. Поэтому если это действительно так, нужно обращаться к докторам.
Михневич:
– В большинстве случаев человек, который способен выдержать этот 21 день, вполне может изменить свое поведение, если хочет.
Чичканов:
– Конечно. Это закон. Мы не верим в волшебство, а верим в могущество человеческих сил, рефлексов. Поэтому за 21 день можно выработать в себе любую полезную привычку. Еще блок вопросов, связанных с школьным насилием. Главный элемент школьного насилия, главные варианты школьного насилия – их несколько, они очень широки. Первый вариант – это возложение на ребенка собственных надежд и мечтаний. Когда мама ребенку говорит: в детстве я мечтала стать фигуристкой, прыгать с козла и играть на домбре. У меня этого не случилось. Поэтому ты должна стать фигуристкой, народной артисткой, домбристкой и петь в хоре – потому что должно быть еще что-то свое.
Михневич:
– То есть хоровое фигурное катание с домброй.
Чичканов:
– Мамы юркие.
Михневич:
– Тренер говорит: не возьму ребенка, не надо над ним издеваться.
Чичканов:
– Ноги у него кривые. Оставьте его в покое, не нужно фигурное катание.
Он от ожирения страдает, у него пальцы в струне не пролезают. Но такие мамы обычно не мытьем, так катаньем. Они тут подарочек преподавателю дадут, и так далее. Они будут пытать своего ребенка фигурным катанием до тех пор, пока он не сможет встать на коньки и убежать от мамы в неизвестном направлении.
Михневич:
– А у меня дома еще пианино стоит.
Чичканов:
– Возложение несбывшихся надежд родителей – это элемент гендерной модели, который перенимается с поколениями. Мама хотела, чтобы я играла на домбре – теперь ты будешь играть на домбре. У меня не получилось – ты тем более будешь играть. И они ходят по этому кугу. Вторая, чаще встречаемая школьная пытка. Она заключается в том, что родители решили, что дети должны получить огромное количество знаний. И мы уже видим на приеме детей. Заходит, пошатываясь, мальчик шести лет. У него очки со стеклами -10. Одновременно у него навязчивости от неврозов. Сморкание носом – частое проявление навязчивости у детей. И мама подергивающаяся вслед за ним заходит и говорит: он лентяй не учится. Ему шесть лет – он не учится. Он в три года научился читать, в четыре считать, в пять писать. Он знает всю таблицу умножения. Но он лентяй. У него всего по семь уроков в день.
